Пожалуй, форма одежды не связана напрямую со службой войск. Но, тем не менее, служба войск существует с ней неразрывно и без проверки формы одежды не обходится ни один развод нарядов, а «разборы полётов» по службе войск начинаются и заканчиваются именно замечаниями по форме одежды.

Чего стоит только такой итог классического разноса за недобросовестное несение службы в наряде: «А если бы у него была пуговица пришита (сапоги начищены, бляха отполирована и т.д.), то и на посту курсант бы не спал (возможны варианты до бесконечности).

К форме одежды в училище было отношение самое трепетное. Только первокурсники в начале своей блестящей офицерской карьеры ходили в том, что получили со склада, утешая себя принципом: «Родина дала – пусть Родина и стыдится».

По мере обношенности обмундирование подгонялось, ушивалось – и курсант ОрджВОКУ приобретал тот молодцеватый вид вкупе с «некоторой придурковатостью», предписанной солдату ещё первым воинским уставом Петра Великого, что и выделяло его на фоне курсантов братских училищ  Орджоникидзевского гарнизона и помогало ему идти по жизни сквозь тяготы и лишения, создаваемые учебным планом и заботами командиров всех степеней.

Швейная мастерская в комбинате бытового обслуживания по меткому выражению М.М.Жванецкого «работала, как дизель в Заполярье». Ушивалось всё – брюки от х\б обмундирования, куртки, с наступлением зимы (а зима в армии наступает 15 ноября, как, впрочем, лето приходит в армию 15 апреля), особое внимание  уделялось полушерстяному обмундированию, в простонародье – п\ш. Всё отстирывалось, отглаживалось, подгонялось по фигуре. Постоянно велась борьба со стороны командиров с «ящиком» - стрелкой на спине соединяющей  швы на рукавах. Но мода – сильнее всего.

Модернизировались даже погоны, в основном для парадной формы – простой галун заменялся на золотой, а уж сержанты так сверкали в лучах щедрого солнца Северной Осетии своими эполетами, что радовало глаз, как военного человека, так и неискушённых в воинском искусстве, но весьма опытных в искусстве обольщения видных женихов дам и девиц города.

Особая тема – фуражки. То, что выдавали на складе, носилось, но обязательно совершенствовалось. Под тулью вставлялась ложка, что выравнивало тулью почти до вертикали и заодно придавало её более округлый вид спереди. Пружина внутри фуражки обминалась так, чтобы поля фуражки приняли вид некоторой седловидности. Кокарда слегка! изгибалась, чтобы плотно прилегать к околышу. Командир роты комментировал эти усилия со свойственными ему прямотой и безжалостностью: «Кого увижу в фуражке а-ля штандартенфюрер СС - натяну на уши, пусть так и ходит!».

Особым шиком были фуражки, шитые на заказ.

Но надо сказать, что в Орджоникидзе шили с местными особенностями (тулья высокая, но прямая), от чего внешний вид местных фуражек очень проигрывал по сравнению с шитыми в Киеве или, к примеру, в Москве. Особенно для тех, кто мог сравнивать. Характерной особенностью этих душераздирающих криков моды были – высокая выпуклая тулья, несколько более высокий околыш и лаковые козырьки с особенной, кожаной изнанкой. Причём, важно было ещё и как, даже под каким углом козырёк пришит к фуражке. Зато сидели такие произведения шляпного искусства как влитые. Офицер нёс такую фуражку на голове, как корону, с высоко поднятым подбородком. Тут уж невольно и губы плотно сжимались, и в глазах появлялся волевой прищур.

Была ещё отдельная категория – «ростовские» фуражки, близкие к ведущим образцам военной моды.

Но шитые фуражки для курсантов – недопустимый шик. Это можно было себе позволить только на четвёртом курсе и то за пределами училища, да и то не все на это шли.

Шапки тоже не оставались без внимания. Мало того, что они и так подвергались жесточайшему насилию, находясь под каской во время полевых выходов, так ещё в мирное время курсанты проводили над ними опыты по подгонке шапки к форме своей головы.

Самый модный фасон пришёл из суворовских училищ. Название ему – пирожок. Шапка проминается по осевой линии, получается характерная вмятина посредине.

Опять же, наш командир роты ситуацию сформулировал кратко и ёмко: «Никому не позволю носить на голове женский половой орган! Разве что в наряде вне очереди».

Второй фасон условно можно назвать «домик». Но, как уже ранее отмечалось, трудно сохранить форму шапки после её пребывания под каской, поэтому такие изыски возможны были только для новых головных уборов, потом всё сводилась к всеобщему универсальному фасону типа «горшок на ушах». Что в конечном счёте приводило к тому же «пирожку»  в целях исправления фасона на более приемлемый.

Но особь статья в этом деле – сапоги. Первый и второй курс ходили в уставных юфтевых сапогах и в умении придать им гламурный вид доходили до совершенства. Особенно  это умение стимулировалось требовательностью командиров на строевых смотрах (а любое серьёзное мероприятие в армии начинается именно со строевого смотра), разводах нарядов, которые начинались именно с проверки внешнего вида, и ежедневных построениях. В строй просто немыслимо было встать с нечищеными сапогами.

А ведь сапоги можно ещё и гладить! Простым утюгом с применением подручных средств – сапожного крема и парафина. Гладились как сами головки, так и голенища, оставалось только отполировать бархоткой получившийся шедевр.

С третьего курса полуофициально разрешалось курсантам носить хромовые сапоги в повседневной жизни. Естественно, что в поле разумнее было бы надевать всё те же проверенные юфтевые.

Итак, год за годом, дошла очередь и до нашего батальона принимать судьбоносное решение по радикальному обновлению своего внешнего вида – мы перешли на третий курс. Первая, и самая главная тема для обсуждения в кулуарах после прибытия из отпуска была одна – пора обувать хромовые сапоги. Как всегда, эта мысль проходила тернистый путь по команде от курсантов к командирам взводов к командирам рот, осторожно высказывалась при комбате.

Наконец, на разводе на занятия в один из понедельников, комбат сам озвучил эту тему: «Я разговаривал с начальником училища, он даёт добро третьему курсу переобуться в хромовые сапоги, но при условии, что переобуты будут сто процентов личного состава. Иначе – отмена всех льгот! Даю неделю на подготовку, через неделю – строевой смотр».

Это мероприятие в училище проходило каждый год, и готовились к нему второкурсники заранее – ещё с лета, с  выпуска лейтенантов, когда можно было разжиться всем, чем угодно – от матраца до, наверное, полного комплекта обмундирования на все случаи жизни, и, конечно же, хитом сезона в тот период были именно хромовые сапоги.

Но всё равно, группам инициативных товарищей в каждой роте приходилось подталкивать особо нерешительных и нерасторопных, организовывать товарооборот хромовых сапог, чтобы к урочному часу событие состоялось.

Наверное, нормальному человеку никогда не понять важности этого момента, но что поделать, в армии тоже хочется выглядеть лучше всех, а поскольку возможности для манёвра ограниченны, то фантазия работает на усовершенствование того, что есть под рукой.

Сапожник дядя Петя до того изучил вкусы и запросы курсантов, что достаточно было только предоставить ему сапоги. Максимальный вопрос был – сколько подкладок набить на каблук. Дело в том, что стандартный каблук стачивался на конус и наращивался кожаными прокладками. Всё это великолепие выравнивалось, укреплялось резиновой подкладкой и подковывалось фирменными военными подковками. Потом это безжалостно обрубалось на строевом смотре командиром роты со строгим указанием привести всё к уставному виду, затем восстанавливалось в варианте «а-ля дядя Петя», и – всё.

Рубикон пройден. Мы – третьекурсники!

Не нами придуман тезис, что для того, чтобы иметь что-то новое, надо для начала обзавестись чем-нибудь старым.

С годами учёбы с мешковатыми, неуклюжими курсантами-первокурсниками происходили благодатные перемены. Появлялась та особая пружинистая походка крадущейся рыси, которая выдаёт человека, привыкшего много ходить пешком и умеющего при этом расходовать силы экономно и разумно, причём эта экономность могла внезапно взорваться выбросом энергии в случае необходимости. Такая походка предполагала развёрнутые плечи, а человек с такой осанкой просто обязан выглядеть хорошо.

Так и получалось, что курсант учился беречь новую форму, а для этого всё было строго рассчитано – для выходов в Тарское – самый старый комплект обмундирования, для караулов и нарядов – приличное и удобное, для повседневной жизни – самое новое, подогнанное по фигуре. И это притом, что Родина давала один комплект обмундирования на всё, остальные создавались и добывались как всегда – непосильным трудом.

Даже такой громоздкий элемент формы одежды как шинель и то у многих к старшим курсам имелся в двух, а то и в трёх экземплярах. И всё ради той красоты военного мужчины, которая, может быть, и не нужна в полях, зато просто необходима для того, чтобы заставить трепетное девичье сердце забиться чаще, а самому курсанту почувствовать себя причастным к той славной когорте русского офицерства, которые «…Орлы на каждом бранном поле, И на балу…».

Кстати, что может объединять Ива Сен-Лорана и Эрнеста Резерфорда? Оказывается – хлястик от шинели.

Вводя в моду стиль «Милитари», великий кутюрье  и предположить не мог, каким  важным элементом является простой хлястик, каковым в изобилии снабжены предметы «военной» одежды модниц. Правда, там хлястики пришиты намертво и никуда не денутся, а вот если с курсантской шинели пропадает хотя бы один – то эпидемия пропажи хлястиков распространяется со скоростью цепной реакции распада ядерного топлива, описанной не менее великим физиком.

Поэтому, чтобы избежать попадания в неловкую ситуацию в совершенно неподходящее время, наиболее предусмотрительные курсанты всегда имели в запасе один, а то и несколько хлястиков, пряча их в секретном месте (под матрацем) или носили с собой в полевой сумке.

Поскольку ничто никуда просто так не пропадает, и, тем более, ничто ниоткуда просто так не возникает,  - по фундаментальным законам, описанным ещё одним великим физиком – Эйнштейном, то становится понятно, что с хлястиками внутри каждого отдельно взятого батальона время от времени возникал ужасный дефицит.

Особенно, если осознать, что с годами учёбы предусмотрительных курсантов появлялось всё больше.

Как-то посетил наше училище один большой начальник в чине генерал – лейтенанта и в весьма большой должности. История не сохранила ни должности высокого гостя, ни того, кто стоял дежурным по управлению училища.

Поскольку матбаза училища как в пункте постоянной дислокации, так и в учебном центре была такова, что иная академия могла бы позавидовать, то высокий гость остался доволен результатами проверки и к окончанию трудового дня был доставлен в гостиницу на отдых. При этом он опрометчиво снял шинель и повесил её на вешалку в специальном месте, где всегда оставляли верхнюю одежду офицеры перед прибытием к начальнику училища.

Наутро он прибыл к началу второго дня проверки, надел шинель – и почувствовал, что что-то не так, а что – понять не может. Зато это сразу понял начальник училища – на шинели не было хлястика!

Как опытный дипломат, наш генерал отвлёк внимание гостя, а комендант училища, наряд по управлению, дежурный по училищу получили негласную команду – вернуть пропажу на место любой ценой или умереть.

Слаженными усилиями хлястик был возвращен на место, инцидент можно было бы считать исчерпанным.

Но!

Представьте себе состояние того, кто ночью в полной темноте добывал этот злополучный трофей, прятал к себе в полевую сумку, а при свете дня, ещё не понимая, из-за чего поднялся шум, вытащил его и рассмотрел как следует.

ГЕНЕРАЛ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ПРИЕХАЛ К НАМ В ШИНЕЛИ СТАЛЬНОГО ЦВЕТА!

После этого случая начальник училища дал команду зам по тылу организовать пошив хлястиков в мастерской училища, а за хлястик, найденный вне шинели, виновный наказывался по законам гор.