Четвёртый курс начался с разочарования.

Собственно, разочарование новостью не было – оно просто закрепилось и узаконилось. Дело в том, что долгие годы в училище действовала традиция – четвёртый курс живёт в общежитии. Комната на четырёх человек, шкафчик, столик – после казармы – практически свобода.

Однако по совершенно непонятным причинам командование училища приняло решение поселить в общежитии первый курс. Перегородки между смежными комнатами сломали, устроили кубрики на десять человек – островок вольницы в училище прекратил существование.

Но что поделать – в жизни всегда есть место разочарованию, равно как и подвигу. Да, в общем-то, в казарме было привычней и родней.

Но без изменений всё равно не обошлось.

Если не принимать во внимание некоторую перемену командного состава в ротах, что есть процесс естественный и правильный, то главным было то, что изменилось отношение преподавателей к курсантам. На младших курсах главным было внушение – учитесь, запоминайте, накапливайте знания.

Теперь же можно было и поспорить с преподавателем – не по-мальчишески, ради спора, а аргументированно,

оперируя знаниями, приводя доказательства.

Кружило голову то, что на занятиях по тактике приходилось работать в роли командира батальона, на огневой подготовке максимум времени уходил на практику в управлении огнём. На кафедре боевых машин преподаватели любое занятия увязывали с будущими заботами командира роты, делились секретами, как можно выйти из безвыходных положений и обойтись подручными средствами. Хотя по-прежнему на технике приходилось всё делать своими руками, что за столько лет стало привычным и выручает до сих пор.

Начальник училища Герой Советского Союза генерал-лейтенант Ульянов В.А. не уставал повторять, что очень хорошо, когда курсанты отлично стреляют, хорошо развиты физически и подтянуты в строевом отношении, но ведь училище готовит не отличных солдат, а командиров, будущих военачальников. Что говорить – учили нас на маршалов, только вот армий и округов на всех не хватило.

Практика работы в командных должностях преследовала нас всё время обучения в училище.

Система воспитания была построена так, что практически  каждый курсант хоть три месяца побыл на должности командира отделения в звании младшего сержанта. По истечении срока командиры менялись, наиболее отличившимся оставляли сержантские звания, остальные возвращались в статус курсанта.

Нормой было, что на Курсе молодого бойца во вновь набранных батальонах командирами отделений и старшинами рот были курсанты второго курса.

К нашему четвёртому курсу в училище сложилась уникальная ситуация. Офицеры подразделений продвинулись по службе, освободилось много должностей командиров взводов, особенно на вновь набранном первом курсе. Заполнять эти вакансии должны были выпускники этого, 1984 года, которые к моменту набора батальона находились в первых офицерских отпусках.

Начальник училища своим решением организовал внеплановую стажировку для курсантов четвёртого курса в должностях командиров взводов. Выбирали курсантов, которых можно было бы снять с занятий безболезненно, то  есть тех, кто хорошо учился и мог сам чему-нибудь научить.

Для пущей важности для стажёров была определена особая форма одежды повседневная для строя – хромовые сапоги, брюки в сапоги, офицерская рубашка с погонами, галстук, фуражка.

Практически, было узаконено полуподпольное народное творчество, но для конкретной цели и ненадолго.

Дело в том, что в те далёкие времена курсантская форма представляла собой несколько улучшенный вариант солдатского обмундирования. То есть брюки были одни как для ношения с ботинками, так и для ношения с сапогами. В этом случае штанина оборачивалась вокруг ноги, как для езды на велосипеде, закреплялась носком или портянкой и в таком виде вся эта конструкция пряталась в сапог. Рубашка под китель была низкого качества с матерчатыми погончиками. Естественно, что вид при этом был не очень презентабельный. Есть такое обидное сравнение – «колхозный».

Со временем добывалась вторая пара брюк, которая специально ушивалась для ношения с сапогами. Получалось нечто среднее между офицерскими бриджами и лосинами гусар. Благо – большинство курсантов были поджарыми, и сочетание таких лосин с хромовыми сапогами на каблуках зрительно вытягивало фигуру, делало походку лёгкой.

Рубашки тоже носились только офицерские, особенно ценились так называемые «чехословацкие» - из красивой светло-оливковой ткани и с резинкой по поясу рубахи, обхватывающей талию.

В таком облачении невольно курсант выглядел подтянутым атлетом. Нужно только было не забывать держать плечи развёрнутыми и подбородок повыше. Ну чем не орёл!

При этом конструировался погон на основе майорского (так и хочется сказать – полковничьего). По периметру он обшивался золотым галуном так, что оставались видны красные просветы. Всё это великолепие укомплектовывалось эмблемой и металлической буквой «К», которые тогда уже были дефицитом, но для хорошего дела найти можно было.

В таком роскошном виде и были представлены стажёры батальону новобранцев, что добавило первый плюс в копилку нашего авторитета.

Всё было разыграно по старому правилу: «Майор должен служить так, чтобы лейтенант хотел стать майором».

Так и у нас – появление перед строем блистающих золотом эполет четверокурсников, делающих при этом суровые лица и двигающихся многозначительно-мощно, вызвало первый лёгкий шок на грани уважения у молодёжи. Правда, этот успех ещё предстояло закрепить и расширить.

На три «молодых» роты назначили командиров взводов от трёх рот четвёртого курса. Нам выпало стажироваться в роте капитана Агабекяна.

В училище среди курсантов у него была репутация как очень жёсткого командира, если не сказать - жестокого. Мы сразу упали духом, но командиров не выбирают, поэтому настроились на самое худшее.

Мы – это Саша Селезнёв, Влад Посадский, Володя Дауров, Сергей Петишин и я. Так удачно сложилось, что мы были из одного взвода, поэтому притираться нам как офицерскому коллективу не пришлось.

Только потом, поработав с капитаном Агабекяном тот месяц, что подарила нам судьба, до меня дошло, почему курсанты его пятой роты, которую он выпустил в 1984 году, искренне не понимали вопроса, как им живётся в роте и как они выживают при таком ротном.

Все легенды и досужие байки оказались пустышкой. Это был настоящий ОФИЦЕР, принявший нас, мальчишек, курсантов, которым до золотых эполет ещё целый год, как равных, который относился к нам, стажёрам, с неподдельным уважением, терпением и тактом, учил, незаметно поправлял, за ошибки не распекал, но умел так сказать, что повторять дважды не было нужды.

Чего только стоило его обращение: «Товарищи офицеры» на ротных совещаниях, причём, если в первый раз это было как оговорка, то потом стало обычным делом, без иронии и наигранности.

Но испытанием зрелости было не только общение с командиром роты. Нужно было, прежде всего, самим поставить себя среди первокурсников, среди которых далеко не все были готовы за командира в огонь и в воду – этому нам как раз и предстояло их научить.

Необходимо было добиться уважения – не по должности и не по старшинству курса – это вещи зыбкие, а по своим делам и знаниям.

В любом подразделении всегда найдётся либо клоун, пытающийся за внешней придурковатостью скрыть нежелание подчиняться, либо чересчур агрессивный любитель вольницы, воспринимающий попытки объяснить его неправоту мирным путём как слабость командира.

В армии некогда ждать, когда изменится сознание подчинённого и он начнёт воспринимать командира должным образом. Если не доходит сразу, то проще и эффективнее сломать дурь и на её обломках строить новую личность, понимающую и исполняющую волю командира.

Так и случилось однажды на занятиях по строевой подготовке.

Как известно, в карантине немного развлечений – строевая, уставы, защита от оружия массового поражения, огневая подготовка в рамках изучения устройства автомата и условий начального упражнения вкупе с мерами безопасности при стрельбе.

Да всё это накладывается на постоянную каждодневную муштру, именно и предназначенную для того, чтобы освободить голову курсанта от ненужных мыслей и дать тому здраво оценить правильность и твёрдость своего выбора до присяги, когда ещё можно отыграть назад. Проверяется твёрдость духа, умение владеть собой.

Разомлев под щедрым солнцем Северной Осетии, один из новобранцев попытался проверить командира взвода на слабость духа. Все его нехитрые уловки по невыполнению команд подходили под определение «включал дурака». Кричать или угрожать будущими карами в таких случаях бесполезно – случатся они или нет - неизвестно, а неподчинение идёт уже сейчас и надо его пресечь.

Пришлось отделить его от взвода, поставить задачу командирам отделений и приступить к индивидуальным занятиям. Ничто не действует в таких случаях более угнетающе, чем сухое и монотонное повторение команд, внешне безразличное холодное указание на ошибки (намеренные). Идёт поединок характеров – молодого, глупого и задиристого и закалённого испытаниями двух училищ (суворовского и высшего), прошедшего в юности через такую же дурь без пяти минут лейтенанта.

Но ведь это всё происходит на глазах взвода и важно решить эту проблему показательно для всех, чтобы не возникало у других в будущем желания повторить этот подвиг.

Исход попытки бунта был предопределён. Всё закончилось бессильными слезами молодого курсанта, постановкой его в общий строй. Тут уж можно было добавить металла в голосе, жёсткости в требованиях несколько выше максимума для окончательного подавления остатков свободолюбия.

Железная дисциплина должна насаждаться командиром, но быть осознанной подчинёнными.

Следует признать, что при внешней важности мы всё равно оставались курсантами, которым было интересно испробовать не только обязанности офицера, но и свободу, которую даёт офицерский статус.

В те немногочисленные часы, которые давал нам командир роты в выходные дни, у нас появилась традиция – ужинать красиво.

То на Водной станции – там была маленькая кофейня с отдельными беседками и подавали замечательный шашлык из огромных кусков свинины.

То напротив - через дорогу – в ресторанчике «Балц» (по-осетински – путешествие). Заказывалось что-нибудь грандиозное вроде жаркого размером со стол с неизменной бутылкой вина. Не для пьянства – ради статуса.

Как-то нас воскресным вечером всей компанией занесло на танцплощадку в парк имени Коста Хетагурова. Ну, ведь в жизни туда не ходили! Знали ведь, что это капкан для курсантов и малина для патрулей от братских училищ!

Но – надо было показаться. Если один курсант в таком нестандартном виде был бы повязан патрулями моментально, то передвижение по центральному проспекту города Орджоникидзе группы из пяти курсантов заставило встречный патруль призадуматься – а вдруг так и надо? Но не отказаться от своей цели.

Так и получилось. Зашли на танцплощадку, расположились ближе к эстраде. Быстро темнело, зажглись огни, замелькала цветомузыка. Уже начали присматривать девушек для компании, как какое-то шестое чувство указало на вход. Так и есть – три патруля от братского зенитно-ракетного училища прямо от входа начали операцию по захвату. Расклад прост и понятен – один движется прямо, два остальных – охватывают с флангов.

Бежать некуда. По периметру танцплощадка окружена трёхметровым забором, состоящим из двухметровых пролётов между столбами, смонтированными на полуметровом фундаменте.

Бежать некуда? Только не нам. До патрулей еще метров пять. Володя Дауров даёт сигнал: «Уходим». Первая вспышка цветомузыки – фуражки летят через забор. Вторая вспышка цветомузыки – все уже сверху забора. Третья вспышка наверняка осветила только удивлённые лица собратьев по оружию из патруля. Уверен, что многие из танцующих и понять не успели, что произошло.

Пути отхода известны и отработаны. На выходе из парка остановлен попутный трамвай, который довез незадачливых гуляк до училища.

А назавтра опять ратные будни и воспитание подрастающего поколения.

Но стажировка подошла к концу с прибытием из отпуска молодых лейтенантов молодого батальона. Пришлось распроститься со своими, ставшими уже родными, взводами и самим встать в строй своих рот, вернуться к обыденной курсантской жизни.

Кстати, через четыре года, в ГСВГ в 1185 отдельный десантно-штурмовой батальон прибыли молодые лейтенанты, и один из них – выпускник ОрджВОКУ Женя Касьянов даже обиделся, видя, что его не узнают: «Вы же у нас командиром взвода были в карантине!»

Значит, удалось задержаться в памяти курсанта.