Учёба на первом курсе любого военного училища начинается не 1 сентября, как в школе и как многие думают, а 5 августа. К этому дню сданы все экзамены. Утверждены списки зачисленных в училище, сформированы роты и издаётся приказ о зачислении в училище. В народе этот день именуется «Днём пьяного курсанта» и празднуют его во всём мире, где есть прогрессивное человечество, прошедшее школу военного образования Советской Армии.

            Мы, кадеты, благополучно избежали такого эпохального явления как «абитура», то есть периода, когда абитуриенты съезжались в училище, сдавали экзамены, переживали разочарование и радость, притирались друг к другу в силу того, что это было у нас один раз и навсегда – при поступлении в Суворовское училище. Поэтому мы прибыли в училище как раз к окончанию этого славного периода и началу другого, ещё более легендарного, именуемого «КМБ» или «курс молодого бойца».

            Социальные противоречия начались сразу по прибытию в казарму батальона. Мы уже были переодеты в парадную курсантскую форму и вполне обоснованно считали себя уже причастными к славной семье курсантов ОрджВОКУ практически по праву происхождения. Однако это мнение не разделяли наши будущие однокашники или, как метко выразился в будущем мой командир отряда в спецназе – «сокорытники».

            Прошедшие горнило абитуры, потерявшие свой домашний лоск и обретшие взамен «звериный блеск в глазах», они смотрели на нас как  познавшие жизнь ветераны, что, впрочем, было абсолютно взаимным.

            Непреложное офицерское правило – представиться командованию на новом месте службы было законом для нас уже тогда. Поскольку мы съехались в один день и это как раз был день формирования рот, то долго с нами никто не беседовал, отправили сразу на плац и, практически с ходу начали распределять по подразделениям.

            Говорят, первое впечатление – самое сильное. До сих пор, несмотря на моё глубокое уважение к моему командиру роты – Дергачу Василию Дмитриевичу, помню то состояние, в которое я пришёл после знакомства с ним.

Комбат – полковник Белозор А.Г., замполит батальона подполковник Калашник Н.Ф.,

 командир второй роты капитан Дергач В.Д.

            Представьте себе героя «Мёртвых душ» отставного поручика Ноздрёва - здоровенного мужчину с его громким голосом, сломанным носом, копной волос, огромными кулаками и совершенно напористым поведением. Именно так изображают его в мультфильмах по бессмертному произведению Николая Васильевича и именно такого увидел я воочию.

            Совершенным контрастом рядом с ним смотрелся командир первой роты капитан Епхиев – спокойно улыбающийся и вальяжный красавец и основательный, как вырубленный топором, командир третьей роты капитан Горбань. Было от чего загрустить, потому что стало ясно, что спокойной жизни с таким командиром не жди.

            Командиры взводов в чине лейтенантов и старших лейтенантов тоже не давали основания надеяться на спокойную жизнь, особенно в сравнении с тем, что в Суворовских училищах у нас командирами взводов были солидные майоры, а командирами рот ещё более солидные подполковники.

            Там же на плацу состоялось наше знакомство с командиром взвода старшим лейтенантом Петрушиным Александром Алексеевичем. Пожалуй, за четыре года, он так и не стал нам отцом, как обычно представляют командиров. Всё время между ним и взводом была дистанция – он старался всемерно удержать нас в рамках дисциплины, мы же ещё более настойчиво рвались из этих рамок, не утруждая себя размышлениями о  том, что нам тоже предстоит та же стезя,  и надо ещё научиться решать эту двуединую задачу – устанавливать железную дисциплину в своих подразделениях и при этом не обозлить против себя своих людей. Со временем, пожалуй, многие стали понимать его лучше, но это время не приходится на училищные годы, к превеликому сожалению.

            Но о командирах позже, они будут всегда с нами в этом повествовании.

            КМБ можно сравнить с девятым валом новых ощущений, сопровождающихся ломкой мировоззрения, выработкой новых ценностей и закаливающих душу и тело.

            Позже, в войсках, мне не раз приходилось перековывать в горниле КМБ сырой материал пополнения в бойцов, способных учиться военному делу настоящим образом. Хочется верить, что с ростом опыта, званий и должностей у меня это получалось всё гуманней. Однако утешал я своих солдат всегда только одной  фразой: «Дальше будет только хуже», а веру в себя укреплял так: «Вы ещё сами, бойцы, не знаете, на что вы способны».

            На КМБ нам дали командиров взводов – стажёров, курсантов второго курса. Их запомнил смутно, а вот наш стажёр-старшина запомнился надолго. Огромная гора мышц, увенчанная головкой с покатым лбом, выдающимися надбровными дугами и приплюснутым носом. Плюс к этому – утробный рёв, раздающий при подаче команд. Срочная служба и год в училище выковали из него машину для убийства, не очень размышляющую, с нормальными рефлексами и стальной волей.

            Главное впечатление от процесса перековки нас в такие же машины одно - постоянная, изматывающая муштра от подъёма до отбоя. Мечталось только о двух вещах - пожрать и поспать.

            Отбой никогда не происходил с первого раза – по полчаса тренировки в снятии обмундирования, заправке его однообразно, вскакиванию с постелей и надевании этого всего на себя. И всё за пресловутые 45 секунд.

            Символом этого времени для всех поколений наших курсантов стали «голубые молнии» -  ротные колонны первого курса по форме одежды № 1 – в одних синих  военных трусах и босиком мчащихся по училищу и нещадно подгоняемые стажёрами.

            Военные науки мы осваивали, казалось бы, знакомые до боли – строевая подготовка, уставы, огневая подготовка, ЗОМП, физподготовка. Но одно дело, когда это подаётся дядюшкой в чине майора и совсем другое – воспринимать эту науку от курсанта, который старше тебя всего на год, но с огромным апломбом и совершенным равнодушием к тебе, как к личности.

            Многому приходилось учиться заново, понадобилось всё умение, чтобы научиться выживать в этой круговерти без залётов. Как смеялись мои друзья на старших курсах, когда я по простоте душевной показал всё, что лежит в моих карманах! Расчёска, запасной подворотничок, запасные пуговицы, пакет с иголками и нитками и даже сапожная щётка.

Всё, что нужно для утреннего осмотра и для моментального приведения себя в порядок в любое время и в любом месте.

            Сейчас я понимаю, что это необходимо, чтобы очистить голову мальчишки от гражданского мусора, перестроить сознание на восприятие военной действительности и воинской науки, но тогда я чуть было не дал слабину – вполне серьёзно начал подумывать о том, чтобы прекратить этот ужас, пока дело не дошло до присяги. Постоянно терзала одна мысль: «Неужели так будет все четыре года?» Поддержал меня Братик – Мишка Цукрук : «Ты выдержи КМБ. Начнётся учёба, всё встанет на свои места».

            Очень долго налаживались отношения между кадетами и солдатами. Каждый считал, что он лучше понимает военную службу, причём от солдат это подавалось с позиции житейской, дескать, мы послужили, жизнь познали, а вы – пионеры, только форма на вас военная. Кадеты же смотрели на армейцев свысока – система воспитания в Суворовских училищах прочно вбила в наши головы, что мы уже будущие офицеры, высшее училище –естественное продолжение воинской науки, начатой в СВУ, поэтому мы находимся здесь по праву, что-то вроде принцев крови, а всё остальное – просто недоразумение, особенно пресловутые армейцы с их дембельским подходом.

            Длилось это до первой сессии, пока машина военного обучения не начала всерьёз делать из аморфной массы первокурсников единый отлаженный механизм.

            Помнится  и очень неприятный случай. Был у нас такой Марьяш. Стали у ребят пропадать деньги. Никто ведь и подумать сразу не может на товарища, а тут, как чума – все косятся друг на друга, прячут всё, что можно. Ребятам с гражданки такое, может быть, и не вновинку, но как с этим бороться? Здесь кадеты и солдаты, хотя и параллельными курсами, выступили заодно – злодея вычислили за считанные дни.

            Комбат, сам в прошлом Северо-Кавказский кадет, поставил его перед строем батальона – всё-таки, хоть и неприятный, но тоже воспитательный момент. Один вопрос: «Что с ним делать?»

            Несчастный пытался оправдываться, просить прощения, рассуждать о том, что всю жизнь хотел быть офицером. Кадеты объявили свой приговор – снять погоны, как это делалось всегда в Суворовских училищах. Армейцы  и школьники, немало удивившись такому подходу, были единодушны – устроить тёмную и набить морду. Такое в принципе было неприемлемо, поэтому срезали погоны и убрали его с наших глаз навсегда, чтобы не состоялась вторая часть приговора.

            Вот ведь прихоти памяти – ничтожество, а запомнилось.

            Предания о КМБ со старших курсов сохранили такую историю.

            В 6 роте учился курсант Чеботок, позывной Чибис. У него была привычка, усевшись на очко, закуривать и спичку бросать под себя.

Бдительные сослуживцы намотали эту информацию на ус и решили провести операцию по реализации разведданных.

Были назначены наблюдатель и группа боевого обеспечения, которая в тот момент, когда Чибис почувствовал потребность в уединении, занимала все очки в туалете, кроме одного, в которое курсант из группы огневого обеспечения наливал одеколон в то время, пока  группа захвата обеспечивала медленное продвижение объекта.

Наступил момент истины. Возбуждённый народ собрался в коридоре в ожидании чуда. Распахивается дверь. Выскакивает всклокоченный Чибис и объявляет с порога: «Пацаны! У меня родился стих!»

Немая сцена, народ ожидал другого, а поэт вдохновенно провозгласил:

И тут полыхнуло пламя огня!

Свои пацаны и такая х… фигня!

Лучше устыдить злоумышленников не могла бы и Мать Тереза. Братишкам стало стыдно, но герой события зла не держал – это ведь не повод, чтобы дружбу терять!

А зарубка в памяти осталась.