Наверное, во всех общевойсковых училищах существует хорошая традиция – одну неделю в месяц проводить в полях. И для здоровья полезно и цвет лица улучшает. За четыре года столько было пройдено километров и истоптано полей, что в памяти всё слилось в череду битв за курган Зелёный, прохождений боевых разведдозоров через урочище Бардабос и поражений целей из различных положений.

            Запоминается всегда всё первое – первый друг, первая любовь, первая женщина, первый подвиг, первый полевой выход.

            К нему мы готовились заранее – в основном, морально. В глубине души зрело опасение – как мы поведём себя на пешем переходе. Нас уже вывозили в Тарское – отстрелять три патрона перед присягой, но теперь и навсегда перемещение будет только пешком, причём туда и обратно.

            Кто-то прослышал, что если намотать на ноги по две-три портянки, то нога не будет тереться в сапоге. Потом оказалось, что при этом она не шевелится и затекает, идёшь, как на колодках. Потом открылся ещё один секрет – на марше потеешь, пока идёшь - жарко, потом на занятиях медленно остываешь. А в мокром обмундировании не очень комфортно. Так мы научились максимально облегчаться перед маршем, снимая с себя всё и переодеваясь уже на месте в сухое.

Первый привал – за городской чертой. Потом – только движение. Когда в противогазах, когда без. А ещё вещмешок за спиной, да снаряжение на ремне. А в вещмешке громыхает каска.

А для того, чтобы пройти дистанцию, необходимо двигаться всем в едином ритме. Так вырабатывалась особая походка – среднее между шагом и бегом, практически рысь, сберегающая дыхание и силу. Такой рысью можно пройти столько, сколько необходимо и ещё столько, сколько надо.

Потом это всё вернётся нам сторицей – кому в Афгане, кому в песках Средней Азии, кому на не мерянных просторах Сибири и Дальнего Востока, в Прибалтике, Белоруссии или в группах войск.

Да что там говорить высоким штилем – вот вам история из жизни.

Весна 1982 года, из-за угла, со стороны кафе «Иристон» выруливает курсант первого курса  и, не торопясь, мчится в направлении родного училища. За ним неотвратимо, как судьба, бегут два курсанта зенитно-ракетного училища и в арьергарде офицер – начальник патруля со своим патрулём. Видать, долго бегут – лица красные такие. Нашему курсанту тоже, наверное, надоело бежать. Остановится, обернётся, постоит, потом опять начинает мчаться, по-прежнему не торопясь. Чем закончилось? Так до училища по нашим меркам недалеко было.

На первом курсе мне достался гранатомёт, третий и четвёртый я бегал с ПКМ. У нас была традиция, практически на каждом выходе мы бежали рядом – я и Олег Зубко. На середине дистанции он всегда предлагал: «Давай, десантура, помогу». Ответ такой же: «Отвали, Зуб, я сам». Потом добегали до моста перед Тарским, падали, исполняли песню «Лучше нету войск на свете, чем десантные войска», получали от Олега Барабаша чем-нибудь, потому что достали уже своей десантурой – и опять в строй. Последние километры до учебного центра и на неделю мы в академии воина. Потом обратно. Тем же порядком.

Где ты сейчас, Олежка Зуб, командир разведывательно-десантной роты, герой провинции Кундуз ?

Навсегда, до автоматизма, в голове осело – перед отдачей боевого приказа необходимо сориентировать войска на местности. Особенно хорошо это получалось у преподавателя тактики полковника Дейнеки: «Орыентыры: Пэрвий – груша, второй – отдэльное дерэво. Тоже груша».

В ноябре проводился полевой выход на выживание – тоже одна из незыблемых училищных традиций. Тогда мы покорялись этому со спокойствием обречённых, за время службы поняли необходимость подобного действа. Трое суток практически без сна и отдыха, непрерывные занятия – тактика, ЗОМП, инженерная, огневая, а ведь ещё и пешком туда и обратно. Да всё это осложняется погодой – что такое ноябрь на Северном Кавказе объяснять не надо никому. Так проверяется истинная готовность первокурсника стать офицером. Не помню, сломался ли кто-нибудь после этого выхода, но тем, кто выстоял – уважение и почёт.

Запомнилась обкатка танками. В кино видели это много раз, а тут надо пробовать на себе. Танки заходили со стороны кургана Зелёный  через тактическое поле в направлении вышки. Там даже есть бетонированные окопы. Занятия шли повзводно, дошла очередь до четвёртого взвода. Через какое-то время суета, шум. Оказывается, танк заглох и простоял на исходном рубеже. Когда устранили неисправность, и машина приступила к занятиям и прошла по рубежу окопов, граната не полетела, и герой-истребитель танков не появился. Командиры в дурном предчувствии кинулись к окопу. На дне лежит, раскинувшись, курсант и не шевелится. Кто-то прыгнул на дно, начинает его ощупывать: «Паша, Зайцев, что с тобой?»  Тот открыл глаза, обвёл всех мутным взглядом и видно, что сам не понимает, где он и что он. Пока танк стоял, курсанта сморило, да так, что и рёв двигателя не помешал.

Дайте курсанту точку опоры, и он уснёт.

Кстати, на следующий год выход на выживание завершился ещё более чудно. Тяготы и лишения полевой жизни так подкосили одного из курсантов, что тот полностью потерял ощущение пространства и времени. На обратной дороге из Тарского в училище  его освободили от оружия, снаряжения, и он шёл по осевой линии, распевая песни или разговаривая сам с собой, даже снег не стряхивал с шинели и шапки. Так и зашёл в училище во главе колонны своей роты.

Мы в это время стояли на улице возле кафедры иностранных языков – был перерыв между занятиями, и сразу просто удивились увиденной картине. Потом, узнав подробности, испытали законную гордость – мы-то покрепче были в их время.

Извечное противостояние отцов и детей…

Программа полевых выходов планировалась с таким расчётом, что иногда спали в казарме, иногда – на улице. Тогда и научились строить жильё из плащ-палаток, очень эти знания пригодились.

В 1981 – 82 году казармы были ещё старые с плохо работающим отоплением, крысами, постоянной сыростью. Как горько шутили: «Тепло обозначим флажками». На первых полевых выходах при проживании в казарме грелись, как могли – спать ложились в шинели, не раздеваясь, на ногах портянки, чтобы лучше просохли, на голове шапка, ложились на матрас и накрывались ещё одним.

Учился тогда во 2 роте 4 курса киевский кадет Володя Стрижевский, сейчас начальник кафедры оперативного искусства в Военной академии Вооружённых Сил Украины. Как-то в беседе с ним я совершенно чистосердечно рассказал ему, как мы в Тарском выживаем в казарме. В комнате с ним было несколько человек четверокурсников и такого искреннего смеха, наверное, не заслуживал даже Аркадий Райкин.

Я с удивлением узнал, что, оказывается, в Тарское нужно брать постельное бельё, на ночь раздеваться и прекрасно можно отдохнуть, если правильно организовать постель просто нужно на одеяло с подстеленной простынёй положить развёрнутую плащ-палатку, накрыть её плащом от ОЗК, а потом и шинелью. Потрясённый гениальностью этого изобретения, я добрался до взвода, поделился мыслью с братьями. Оказывается, мысль о недостойности нашего существования уже давно жила в душах народа. С тех пор мы стали обустраивать быт по-другому и, что интересно, и мёрзнуть перестали.

Питание на полевых выходах было самое полевое. То, что готовили солдаты-повара в столовой учебного центра, годилось только на то, чтобы пополнить запас калорий, сгоревших при подготовке к войне.

Поэтому народ заранее обносил «чипок» в предчувствии полевых выходов.

Однажды, уже на втором курсе, старшина подвёз ужин на ночные стрельбы, а котелки забыл. Кашу в горсть не наложишь, чай не нальешь. Пришлось удовольствоваться военной разваренной рыбой, а остальное традиционно «обозначить флажками».

Наверное, как раз о таком существовании были написаны эти строки, гулявшие по курсантским блокнотикам:

Мы лежим на земле, где трава не растёт.

Через десять минут нас поднимут в атаку.

С громким криком «Ура», с громким криком «Ура».

Что за скотская жизнь, господа юнкера?

Господа юнкера, мы шагаем в пыли.

Смотрят девушки вслед, но не знают они,

Как нас сводит с ума этот скрип сапога.

Что за скотская жизнь, господа юнкера?

Ужин свой проглотил и шагаешь вперёд.

Где-то там за забором тебя девушка ждёт.

Ты с ней меньше возись, на поверку пора.

Что за скотская жизнь, господа юнкера?

На полевых занятиях шла постоянно кропотливая работа по отработке навыков и умений по обращению с оружием, действиям в поле, совершенствовалось умение выживать в полевых условиях. Однако некоторые положения наставлений и руководств доходили до нас совсем не через голову.

Уже на втором курсе во время выполнения учебных стрельб из РПГ-7 наш Мишка Клименко при изготовке к стрельбе лёг, как ему подсказывала совесть – прицельная линия, если её спроецировать назад, как раз проходила по линии водораздела его…, в общем, спины. Эффект от выстрела был таков, что сапоги улетели назад метров на 30 вместе с мозолями. Больше ничего объяснять не надо было никому.

Иногда стрельбы приносили и другие сюрпризы. Со второго курса преподавателем огневой подготовки у нас стал полковник Самойленко. Прибыл он к нам откуда-то из жарких стран, был там то ли военным советником, то ли военспецом. С его лица, прокалённого жарким южным солнцем и обветренного самумами аравийских пустынь, можно было писать портреты хоть великих полководцев, хоть великих вождей индейских племён. Само собой разумеется, он получил боевое имя Чингачгук. И характером был такой же – немногословный, по его лицу нельзя было прочитать никаких эмоций. Во время своего ответа курсант не мог понять, правильно отвечает или нет до момента выставления оценки, причём даже намекать на снисхождение в случае неуспеха было себе дороже.

Однажды, на третьем курсе в ноябре мы выполняли 2-е упражнение из БМП-1 штатным  выстрелом днём, затем ночью. Ночь в армии, как известно, начинается в 20 часов, поэтому первые заезды происходили в сумерках, можно было различить ситуацию в поле. Наблюдателем на вышке (участковом пункте управления) был Игорь Денисенко. Он потом и поделился с нами впечатлениями, замешанными на восторге от самообладания Чингачгука и крепко сдобренными эмоциями после пережитого.

А дело было так. После прохождения рубежей стрельбы из курсового пулемёта (по РПТР и движущемуся БТР) при заряжании орудия 2А28 у одного из стреляющих заело клин затвора. Выстрела не было, хотя снаряд был уже в стволе. При разряжании оружия на соответствующем рубеже доклада от этого экипажа не поступила и пропала полностью связь. После таких симптомов в исходе события сомневаться не приходится. После того, как на этой машине башня не была развёрнута в поле и БМП продолжала двигаться по-боевому с пушкой, наведённой в тыл стрельбища, сомнений не оставалось. Причём пушка смотрела точно на вышку! Чингачгук спокойно, как на рыбалке, жуя свою неизменную папиросу, с которой, казалось, он и спать ложился, произнёс сакраментальную фразу: «Сейчас ё…нет» - и темнота озарилась вспышкой выстрела, словно ответ провидцу. Следующая фраза поразила своим ледяным спокойствием: «Ложись», причём это было произнесено ровным тихим голосом, как бы и нехотя. Все уже давно упали на пол, как только произошёл выстрел. А наш сагамор (почётный вождь индейцев) спокойно присел, продолжая дымить папиросой. Пробоина в окне вышки была ровно против того места, где только что стоял преподаватель. Болванка ударилась о стену, осыпав всех осколками кирпича. Стряхнув с себя испорченный стройматериал, полковник Самойленко так же тихо и невозмутимо произнёс: «Курсанта ко мне» и отодрал его таким же спокойным и ровным голосом, но от этого спокойствия леденело сердце даже у тех, кто рядом стоял.

Авторитет преподавателя взлетел для нас на звёздную высоту, а Игорек Денисенко в честь этого события даже сочинил песню без продолжения, на происхождение которой оказала несомненное влияние Алла Борисовна Пугачёва: «Держи меня, Самойленко, держи».

Такие офицеры и закладывали в нас, не ораторствуя «За Родину», без лишнего пафоса, готовность к выполнению задачи любой ценой. Сколько было на первом и втором курсе сбитых в кровь, до костей, курсантских рук, искалеченных при заряжании оружия в боевом отделении БМП, при устранении задержек при стрельбе. Тогда для нас ироническая ухмылка преподавателя или простой вопрос; «А вы что, курсант, в бою тоже будете разворачиваться на второй заезд для перестреливания упражнения?» были гораздо страшнее нескольких ссадин, пусть и болезненных.

Со временем приходили знания, нарабатывался автоматизм, все действия выполнялись практически не глядя, но, самое главное, закалялся характер. На первом курсе недоесть или недоспать было равно трагедии. С годами привыкали не обращать внимания на эти мелочи, да и холод уже не так досаждал, и тяжесть вещмешков со снаряжением уже не так была заметна.

Декабрь 1983 года был ветреным и снежным. Вообще, зима на Северном Кавказе – отдельная тема для повествования. Постоянная сырость вкупе с холодом образуют смесь, при которой неподготовленному человеку не просто холодно – кости ломит, а человек вымерзает изнутри. Спасение одно – двигаться, тем более, что из средств утепления только одно универсальное – шинель. Летом в ней не жарко, потому что она без подкладки, а зимой не холодно, потому что она шерстяная. А «вшивники» - мамины вязаные жилетки уже давно уничтожены заботливыми командирами.

Полевой выход в преддверии Новогоднего праздника – вещь волнующая и увлекательная. Неделю суровые курсантские сердца согревались мыслью о том, что вот-вот это всё закончится, и мозолистая курсантская рука вместо цевья автомата будет ласкать талию подруги. Прошла даже обнадёживающая весть, что начальник училища даёт машины, чтобы вывезти третий курс на зимние квартиры в связи с проводившимся в пятницу общеучилищным  новогодним вечером.

Но злодейка-судьба, подтверждая мудрость древних: «Fоrtuna non pennis», подкинула сюрприз. После окончания занятий, перед обедом, было объявлено - машин не будет, дорога обледенела, цепей на колёса нет, батальон идёт пешком.

Особого ажиотажа эта новость не вызвала, времени – море. Да и не впервой. Инициативные группы в составе наиболее влюблённых товарищей помчались к своим командирам взводов и далее по команде с предложением от всего батальона – не обедать, начать марш немедленно. Причина была ясна и прозрачна для всех, и тем более для прошедшего огонь и воду комбата, но решение было однозначным – всем обедать, начало марша в 16 часов после сдачи казарм.

Спаянная общей целью боевая семья курсантов всего батальона стихийно и единогласно приняла решение – раз так, то есть не будем, но, повинуясь железной воле комбата, все роты зашли в столовую и отсидели там положенные тридцать минут. Были, конечно, мелкие душонки, которые на глазах у всех набивали утробы. Но их были считанные единицы. Даже офицеры подразделений не пытались никого заставить – просто ходили между столами и посматривали на часы.

А теперь – внимание! Время сжимается в тугую пружину и толкает силой своего заряда батальон на любовные свершения! Давно ведь известно, что зов … сильнее воли командира.

- 16.00 – построение и доклад командиров подразделений о готовности к маршу.

- 16.15 – начало марша.

- 16.30 – прохождение КПП учебного центра, малый привал – оправиться, перемотать портянки.

- 16.45 – начало движения без остановок до самого училища.

Так и хочется перефразировать применительно к ситуации бессмертные купринские строки: «Новогодний вечер был назначен на 19 часов. Но уже с 17 часов в направлении училища начали стекаться потоки людей. Со стороны города – стайки принаряженных, благоухающих духами девушек, а со стороны Тарского – сплочённая в едином порыве потная, овеянная крепким мужским духом колонна батальона третьего курса».

Перед маршем сняли с себя всё нижнее бельё и куртки от п\ш, и всё равно пропотели насквозь так, что пар, поднимаясь над шинелями, превращался в иней и курсанты выглядели, как будто одетые в белые пушистые меховые шубы.

Восемнадцать километров с небольшим были пройдены на одном дыхании.

 - 18.30 – пройден второй КПП училища.

Интересно, а какая была средняя скорость движения?

В промежуток времени между 18.30 и 19.00 было сдано оружие и снаряжение, получена парадная форма, омыты молодые вспотевшие тела – и к началу вечера все были в спортзале, где и проводился новогодний вечер.

К слову сказать, тот вечер стал знаковым для многих из нашего курса. Не секрет, что многие девицы нашего города, вошедшие в пору, просто мечтали о том, чтобы выйти замуж за курсанта. И подготавливать этот процесс надо заранее.

Не нами придумано, что для того, чтобы стать женой генерала, нужно замуж за лейтенанта выходить. А лейтенанты коваться как раз и начинают с третьего курса, когда детство уже ушло и начинается возмужание.

 Характерен диалог того времени между нашим курсантом и одной из прелестниц:

- Ну, скажи, курсанты какого училища больше всего нравятся девушкам в городе?

- Ты знаешь, трудно сказать. Курсанты зенитно-ракетного училища такие весёлые, разбитные…

- И что?

- Пьют много.

- А курсанты училища МВД?

- Ну-у, они такие строгие, подтянутые, немногословные…

- А дальше что?

- Да кто же поедет в зону, да ещё и с таким мрачным типом?

- А что курсанты ВОКУ?

- Да, ваши курсанты – грубияны, бабники, хулиганы, выпить любят. Но зато их за границу отправляют служить…